Партизанский смех до слез

... мне предстоял второй урок верховой езды.
При известии, что доктор сейчас поедет верхом, один за другим потянулись к нам любопытные. Черный, не упускающий случая повеселиться, тут как тут.
И вот смотрю, ведут ко мне высокую мохнатую кобылу с грустно опущенной головой. На ней партизанское седло: тонкий парашютный мешок с подшитыми к нему брезентовыми петлями вместо стремян. Под брюхом седло стянуто веревкой.
Не желая устраивать спектакль из второй своей поездки, я быстро разбегаюсь, чтобы ловко, по-кавалерийски, вскочить в седло. Кобыла косится на меня, делает шаг вперед... Удар! Я лежу на земле, а рядом катается от хохота Черный.
- Нельзя же бодать ее головой в брюхо! - задыхаясь, говорит он.
Поднимаюсь и подхожу к лошади с другой стороны. Стать одной ногой в стремя нельзя, так как я вижу, что седло очень плохо закреплено и сползет. Цепляясь за гриву и длинную шинель на боку, медленно подтягиваюсь на руках и... повисаю. Пытаюсь забросить ногу, но кобыла грациозным движением стряхивает с меня.
Со всех сторон летят шутки, советы. Кто-то придерживает лошадь под уздцы, кто-то ради смеха, - за хвост. Мне подставляют колено, подсаживают. И наконец я в седле, высоко над землей. Черный суетится, заправляет мне ноги в брезентовые стремена, подает ивовый прутик. Беру его в левую руку, перекладываю в правую. Потом чувствую, что начинаю вместе с седлом медленно сползать набок. В отчаянии хватаюсь за веревочные поводья и вдруг... ветер свищет у меня в ушах, деревья, то взлетая, то проваливаясь, мелькают в глазах. Меня трясет, швыряет во все стороны. За что-то хватаюсь, что-то кричу... Бешеная скачка! Лес наползает на небо, потом все темнеет. Во рту клочья лошадиной шерсти, и перед глазами надо мной лошадиное брюхо. Вместе с седлом я перевернулся и вишу под лошадью, стремена, опутав ноги, прижимают их к лошадиным бокам.
Когда меня вытащили из-под кобылы, я увидел, что отъехал шагов на тридцать. Окружающие, отдуваясь, вытирали слезы. А Черный с серьезным видом подошел и пожал мою руку.
- Спасибо, доктор, спасибо, родной.
Тут мне стали объяснять, как нужно держаться в седле, что такое "шенкеля", и много других кавалерийских премудростей.
И вот мы наконец шагом выезжаем из лагеря. Мой провожатый оборачивается и командует:
- Легкой рысью.
И мы мчимся сквозь лес. Вернее, мчится он, а я трясусь следом, как мешок с сухарями. Я не знал, что нужно приподниматься в седле в такт шага лошади. Уже через несколько минут чувствую, что все мои внутренности оторвались и болтаются во мне как попало. Затем присоединяется новое, не менее "приятное" ощущение. Кобыла попалась удивительно острая. Костистый ее хребет, продавливая тонкое седло, начинает методично распиливать меня на две части. Пытаюсь остановиться, натягиваю поводья. Но задержать кобылу немыслимо.
Когда, по моим расчетам, я был распилен до ключиц, показался соседний лагерь, лошади остановились и провожатый кому-то недовольно сказал:
- Привез. Еле тащились.
Сбежавшиеся партизаны долго стояли вокруг меня и все удивлялись, почему это приехавший доктор не сходит с лошади. Наконец я взмолился:
- Снимите меня, братцы!
Мне помогли сойти, отвели к раненому и обработку ран я делал, лежа на животе.
Когда мы выехали из лагеря в обратный путь и опять началось истязание, я уже ничего не видел и не слышал. И вдруг резкий треск, лечу через круп лошади на землю, перед глазами несколько раз мелькают лошадиные копыта - и я замираю, испытывая невыразимое блаженство... Лопнула подпруга.
В лагерь возвращаюсь пешком.
Отчитываясь перед командиром, говорю, что великолепно проехался, и выпрашиваю себе верховую лошадку.
- Зачем, доктор? - посмеивается Медведев.
- Учиться, товарищ командир!
А.Цессарский "Записки партизанского врача"